– Уютно у вас, – сказал он, войдя внутрь.

Следом за ним зашел отец Корнелиус.

Доктор Дайер оторвал взгляд от ноутбука и посмотрел на гостей.

– Как она себя чувствует?

– Думаю, услуги священника пока не требуются, – ответил доктор, улыбнувшись.

Отец Корнелиус тихо рассмеялся.

– Боюсь, если задержусь здесь надолго, то они мне самому понадобятся.

Лежавшая на боку на дальней от входа кушетке Ким посмотрела на них сразу, как только они вошли. Но, кроме движения глаз, больше ничего не выдавало того, что она их заметила.

– С ней все в порядке? – спросил священник.

Доктор Дайер закрыл ноутбук и встал, сложив руки за спиной на манер всех докторов и лекторов, существовавших от начала времен.

– Сон уже проснулась, все слышит и в состоянии говорить сама за себя.

Уокер понимал отношение доктора к своей пациентке, но Дайер не видел лично, как Ким бегала через весь ковчег, крича и болтая галиматью. Тогда бы он понял их тревогу.

Уокер подошел к Ким и присел на край кушетки, развернувшись к ней лицом.

– Что вы чувствуете?

– Усталость, – ответила женщина, убрав с лица прядь волос. – И неловкость.

Отец Корнелиус остался в стороне, рядом с доктором.

– Вы нас здорово напугали, – сказал Уокер.

Лицо Ким поскучнело. Даже посуровело. И почему-то стало еще красивее. Уокер пытался не обращать на это внимания, но мысль его все равно вертелась вокруг сделанного наблюдения. Возможно, потому, что он уже встречал подобных женщин раньше? За холодной неприступностью Ким скрывались боль и страх. Эти чувства ему были хорошо знакомы. Уокер вспомнил о бывшей жене Аманде и тех страданиях, от которых он пытался ее оградить, но при этом причинив боль гораздо худшую.

– Со мной все в порядке, – ответила Ким. – Больше ничего сказать не могу. Раньше у меня уже случались панические атаки – а может, просто приступы тревоги? – но не настолько сильные.

Она говорила так монотонно, что Уокер поневоле задумался – уж не накачал ли ее доктор Дайер какими-то медикаментами? Он посмотрел в глаза Ким, увидел расширенные зрачки и решил, что, скорее всего, так и есть. Но тогда нечего удивляться тому, что она чувствовала себя здоровой.

– Говорят, скоро будет ужин, – сказал Уокер. – Вы готовы поесть?

Верхняя губа Ким дернулась. Уокер видел такое раньше – это был явный признак крайнего раздражения, но осознавала ли это сама Ким?

– Я же сказала, со мной все в порядке. И я умираю от голода, – ответила Ким.

Уокер посмотрел на отца Корнелиуса, затем на врача.

– Док?

Дайер кивнул.

– Мисс Ким вольна идти куда захочет.

– Хорошо… – Уокер наклонился к Ким, крепко взявшись руками за края кушетки, и внимательно посмотрел ей в глаза. – Здесь нельзя терять самообладание. Если еще раз почувствуете, что накатывает паника, даже если просто сердце застучит чуть быстрее, немедленно дайте об этом знать.

Несколько мгновений она просто лежала и смотрела на него. Затем села прямо, подышала на руки, чтобы отогреть их, и встала с кушетки. Стоя она смогла взглянуть на него сверху вниз – даже несмотря на маленький рост.

– Я не ребенок, Уокер. И должна напомнить, что перед вами я не отчитываюсь.

Уокер поднялся вслед за ней. Пространство между двумя кушетками вдруг стало очень тесным. Он пристально смотрел на Ким, анализируя, оценивая, пытаясь отследить цепочки возможных событий, которые могут привести к наихудшим последствиям. Они стояли слишком близко, между ними почти не было света. Ким выдохнула, и Уокер вдохнул ее теплое дыхание. Ощутив возникшую между ними нежелательную близость, Уокер моргнул и отвернулся, с тревогой осознав силу этой женщины. Каким-то образом Ким запала ему в душу, но он не хотел даже думать о причинах этого.

– Знаю, что не ребенок, – ответил он и отошел немного в сторону. – Но если вы еще раз слетите с катушек, начнете бегать здесь и выкрикивать всякий бред, то можете оказаться у обрыва. – Он сделал паузу, чтобы встретить ее ответный взгляд. – Я не хочу потом объясняться перед ООН, почему вы сорвались со скалы.

Ему показалось, что в полумраке блеснула ее улыбка. Затем Ким кивнула.

– Я понимаю.

Отец Корнелиус мягко улыбнулся.

– Может, пойдем на ужин?

Ким покачнулась, сделав шаг, но сумела удержать равновесие. Неизвестно, чем накачал ее доктор Дайер, но это работало.

– Идемте, – сказал Уокер, следя за тем, чтобы Ким не упала. – Возможно, нам повезет, и сегодня состоится настоящая «ночь тако[7]»!

В этот раз Ким определенно улыбнулась. Под строгой маской в ней скрывалось чувство юмора. Хотя веселое настроение могло быть следствием приема наркотических веществ.

Выйдя из медицинского блока, Уокер вдруг почувствовал внезапный приступ тошноты, заставивший его задержаться и ухватиться рукой за дверной косяк. Он глубоко вдохнул, ощущая покалывание на коже. По спине покатилась струйка пота. Нет, нет, только не снова. Раньше он думал, что это следствие высотной болезни или что его укачало в вертолете, но теперь стал подозревать, что подхватил какой-то вирус.

Нельзя было позволять себе болеть.

– Все в порядке? – спросил отец Корнелиус.

Еще один глубокий вдох, и Уокер опустил руку, заставив себя улыбнуться.

– Наверное. Просто слишком долгий день.

Холодный ветер пронесся сквозь древнюю деревянную постройку и покачнул рукотворные барьеры. Где-то слева захлопала полиэтиленовая пленка, сорванная с удерживавших ее гвоздей.

Он уловил движение краем глаза, но, когда обернулся, не увидел ничего, кроме теней.

– Прошу вас, минуточку внимания!

Гул голосов продолжался еще несколько секунд, постукивали посуда и столовые приборы, и Мериам подумала, что придется повторить еще раз, погромче. Но вилки и стаканы постепенно задерживались на столе, люди по одному или по двое умолкали и обращали взгляды на нее.

Здесь стояло с полдюжины легких пластиковых столов, которые бо́льшую часть времени хранились в штабелях и расставлялись исключительно на время приема пищи. Кроме столов, в наличии имелось некоторое количество пластиковых стульев. Но их не хватало на всех, поэтому люди сидели по очереди. По мнению Мериам, они должны были радоваться, что столов и стульев нашлось хотя бы столько. И что холодную консервированную фасоль не приходилось добывать из банок пальцами.

«Постарайся быть добрее», – сказала она себе.